Каждое дерево — будь то сосна, дуб или бук вполне могло быть пронумеровано, оценено и занесено в специальный реестр. Поезд шел через лес — добротнейший немецкий лес, не какой-то там расхристанный ельник на болоте. Это было немного противно, но, с другой стороны, вызывало своего рода уважение к необыкновенному лесу и к тем, кто привел его к такому благоустроенному состоянию. Лес, таким образом, являлся не только собранием деревьев, но и строго определенной суммой денег. Из окна международного вагона, с обтянутого вишневым бархатом дивана Иуда Гросман глядел на немецкие деревья, за которыми впереди стоял на речном берегу город Берлин.